Самый сильный инстинкт, которым нас одарила Мать-Природа, это инстинкт самосохранения. Это он заставляет пригибаться до земли в случае какого-либо неординарного или опасного явления. Это он через страх потери жизни сковывает движения солдат в бою, это он покрывает все тело липким и холодным потом при виде наведенного на тебя оружия. Все так, иначе бы мы не научились ценить свои жизни, если бы этот инстинкт был слабее.
Однако бывают ситуации, в которых немногие из нас, не раздумывая, меняют свои жизни во имя спасения жизни других. Естественно, что в грозные времена войны обстоятельств для проявления подобных подвигов значительно больше, но иногда и в мирное время людям с большими сердцами это доступно.
Кроме того, мы, люди, никогда не задумывались о том, а как некоторые из братьев наших меньших могут вести себя в критических ситуациях, ведь непременно они тоже наделены этим инстинктом самосохранения.
Предлагаем вам, уважаемый читатель, две невыдуманные истории на эту тему.
Белый гусь
Если бы птицам присваивались воинские чины, то этому гусю следовало бы дать звание адмирала. Все у него было адмиральское: и выправка, и походка, и тон, каким он разговаривал с прочими деревенскими гусями.
Ходил он важно, обдумывая каждый шаг. Когда гусь на отмели поднимался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала серая рябь, и шуршали прибрежные камыши.
Этой весной, как только пообдуло проселки, я собрал свой велосипед и покатил открывать рыбачий сезон. Когда я проезжал вдоль деревни, Белый гусь, заметив меня, пригнул шею и с угрожающим шипением двинулся навстречу. Я едва успел отгородиться велосипедом. «Вот собака, — сказал деревенский мальчик, — другие гуси как гуси, а этот … Никому прохода не дает. У него сейчас гусята, вот он и лютует». «А мать-то их где?» — спросил я. «Гусыню машина переехала». «Легкомысленная ты птица! А еще папаша! Нечего сказать, воспитываешь поколение …».
Переругиваясь с гусем, я и не заметил, как из-за леса наползла туча. Она росла, поднималась серо-сизой тяжелой стеной, без просветов, без трещинки и медленно и неотвратимо пожирала синеву неба.
Гуси перестали щипать траву, подняли головы. Я едва успел набросить на себя плащ, как туча прорвалась и обрушилась холодным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полегли в траву. Под ним спрятались выводки.
Вдруг по козырьку кепки что-то жестко стукнуло, и к моим ногам скатилась белая горошина. Я выглянул из-под плаща. По лугу волочились седые космы града. Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град бил его по голове, гусь вздрагивал и прикрывал глаза. Когда особенно крупная градина попадала в темя, он сгибал шею и тряс головой.
Туча свирепствовала с нарастающей силой. Казалось, она, как мешок, распоролась вся – от края и до края. На тропинке в неудержимой пляске подпрыгивали, отскакивали, сталкивались белые ледяные горошины.
Гуси не выдержали и побежали. То здесь, то там в траве, перемешанной с градом, мелькали взъерошенные головки гусят, слышался их жалобный призывный писк. Порой писк внезапно обрывался и желтый «одуванчик», иссеченный градом, поникал в траве.
А гуси все бежали, пригибаясь к земле, тяжелыми глыбами падали с обрыва в воду и забивались под кусты лозняка. Вслед за ними мелкой галькой в реку сыпались малыши – те немногие, которые успели добежать.
К моим ногам скатывались уже не круглые горошины, а куски наспех обкатанного льда, которые больно секли меня по спине.
Туча промчалась так же внезапно, как и набежала. Луг, согретый солнцем, снова зазеленел. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли почти все, так и не добежав до воды.
На середине луга никак не растаивала белая кочка. Я подошел ближе. То был Белый гусь. Он лежал, раскинув могучие крылья по траве и вытянув шею. По клюву из маленькой ноздри сбегала струйка крови.
Все двенадцать пушистых «одуванчиков» целые и невредимые, толкаясь и давя друг друга, высыпали наружу.
(По Е.И.Носову).
Доктор Янсен
Нынешнее поколение наверняка уже смутно помнит этого сутулого худощавого человека со старым медицинским саквояжем в руках. Опираясь на большой зонт, он неутомимо от зари до зари шагал по обширнейшему участку. Это был район бедноты, сюда не ездили извозчики, да и у доктора Янсена на них и денег-то не было. А были неутомимые ноги, великое терпение и долг – неоплатный долг интеллигента перед своим народом. И доктор бродил по доброй четверти губернского города Смоленска без выходных и без праздников, потому что болезни тоже не знали ни праздников, ни выходных, а доктор Янсен сражался за людские жизни. Зимой и летом, в слякоть и вьюгу, днем и ночью.
Врачебный и человеческий авторитет доктора Янсена был выше, чем можно себе вообразить в наше время. Он обладал редчайшим даром жить не для себя, никогда никого не обманывать и всегда говорить правду, как бы горька она ни была. Такие люди перестают быть только специалистами: людская молва приписывает им мудрость, граничащую со святостью. И доктор Янсен не избежал этого. Человек, при жизни возведенный в ранг святого, уже не волен в своей смерти, если, конечно, этот ореол святости не создан искусственным освещением. Доктор Янсен был святым города Смоленска, а потому и обреченным на особую, мученическую смерть. Нет, он не искал героическую гибель, а героическая гибель искала его.
Доктор Янсен задохнулся в канализационном колодце, спасая детей.
В те времена центр города уже имел канализацию, которая постоянно рвалась, и тогда рылись глубокие колодцы. Над колодцами устанавливался вóрот с бадьей, которой откачивали просочившиеся сточные воды. Процедура была длительной, рабочие в одну смену не управлялись – все замирало до утра. И тогда бадьей и вóротом завладевали мальчишки. Нет, не только в одном катании — стремительном падении, стоя на бадье, и медленном подъеме из тьмы – таилась притягательная сила этого развлечения. Был истинный риск в этой преисподней, где нельзя дышать, где воздух перемешан с метаном, и пацанва, сдерживая дыхание, с замирающим сердцем летела в смрадные дыры, как в газовые атаки.
Обычно на бадью становился один, а двое вертели вóрот. Но однажды решили прокатиться вдвоем, и веревка оборвалась. Доктор Янсен появился, когда возле колодца метались двое пацанов. Отправив их за помощью, доктор тут же спустился в колодец, нашел потерявших сознание мальчишек, сумел вытащить одного и, не отдохнув, полез за вторым. Спустился, поняв, что еще раз ему не подняться, привязал мальчика к обрывку веревки и потерял сознание. Мальчики пришли в сознание быстро, но доктора Янсена спасти не удалось.
Так погиб последний святой города Смоленска, ценою своей жизни оплатив жизнь двух мальчиков. И многих тогда потрясла не только его смерть, но и его похороны. Весь Смоленск, от мала до велика, хоронил своего Доктора.
(По Б.Л.Васильеву).
Какая внутренняя силища может перекрывать канал этого самого сильного инстинкта – желания жить несмотря ни на что. Это желание жить может отодвигать любые болезни от человека, это нестерпимое желание жить позволяет выдерживать страшные испытания голодом, жаждой, войной, потерей родных и близких. И вдруг, оказывается, у нас (и как оказалось не только у нас) там внутри, в каких-то потаенных уголках сердца, есть еще более мощная энергия, которая не соглашается с доводами ума и инстинкта. Она говорит – отдай свою жизнь ради жизни других. Эта энергия самопожертвования называется Вселенской Любовью, и она, несомненно, самая могущественная сила в этом мире.
