Однажды ученик решил поставить учителя в тупик и принес в класс в сложенных руках бабочку. А перед этим поведал свой замысел одноклассникам: «Спрошу учителя – жив этот мотылек или нет? Если скажет мертв, открою ладони — и бабочка улетит. А если ответит жив, сожму пальцы – и она погибнет». «Вот здорово ты придумал», — воскликнули все. И что ж – учитель, не задумываясь, ответил: «Все в твоих руках!».
Почему все государственные реформы образования никогда не оправдывают ожиданий? Потому что реформировать надо не школу. Реформировать должен себя сам учитель! Одна учительница, когда ей сказали о том, что основа реформирования состоит в любви к детям, возмущенно возразила: «Мне платят не за любовь, а за то, чтобы я дала детям хорошие знания по химии».
А действительно, какая связь между любовью и знаниями?
Так какую же задачу должна выполнять школа? Выпускать образованных негодяев, бессердечных отличников или мыслящих людей, которым ведомы сострадание, чуткость, понимание и любовь? В ком больше нуждается общество? Ш. Амонашвили исходит из первоначального значения слова «школа». В переводе с латинского skale – «лестница». Лестница, по которой взбираются наши души. Иоанн Лественник (VI век новой эры) описывает 30 ступеней этого восхождения. Последняя, тридцатая ступень – ступень любви к людям. Учитель поднимается по ней вместе с учениками. «Мы соработники у Бога», — говорит Ш. Амонашвили о миссии учителя.
Давайте сравним с подобным высказыванием апостола Павла о священнослужителях: «Имя Божье хулится из-за нас». И продолжает: «И дело не в добродетелях, а в любви, потому что есть много людей добродетельных, которые бессердечно сухи, хотя все делают, что надо делать: этим к Богу никого не привлечешь. А вот Бог любви, Бог, который нас учит, что другой человек важнее меня, что мой ближний – тот, кому я нужен, а не тот, который поближе ко мне».
Не правда ли, прослеживаются параллели между современными учителями и священниками – и те и другие служат, дают знания, но знания без любви – мертвы.
Монолог маэстро (Ш. Амонашвили):
— Чем глубже познавал я детей и профессиональную жизнь учителя, тем больше возмущали меня разом все учебники по педагогике: в них почему-то не чувствовал я любовь и уважение к себе, учителю, и к своим ученикам. В них я и сейчас не нахожу такого страстного призыва к утверждению прекрасного в жизни, к познанию жизни, с какой страстью устремлены к ним сами дети и я тоже вместе с ними.
В этих учебниках – они упорно стараются склонить мое сознание и подсознание к насилию, строгостям, грубости. И делают это от имени науки, которая не терпит апелляции. Однако в практике многих моих коллег я вижу, какими беспомощными и необоснованными являются эти вроде бы научно доказанные и определенные дидактические и воспитательные скелеты. Что это за научная педагогика, думал я, которая ни слова не скажет о любви, о сердце? Такая наука стала для меня скучной. Раньше не раз я задавал самому себе вопрос: почему я невзлюбил учебники педагогики и почему я все делаю наоборот, а не так, как мне велит наука об обучении и воспитании детей? Почему я веду себя как бы назло науке? Из учебников педагогики наука строго следила за моей образовательной практикой и хмурилась в знак недовольства и возмущения. Но сердце мое становилось все более непослушным, а мысли — все больше невосприимчивыми к его наказам.
Учебники по педагогике были безжизненными и сто лет назад. Но как ни раздвинула наука свои границы, они и сегодня такие: хмурые, сухие, строгие, грубые, требовательные и приказные, самодовольные и авторитарные. Зачем ей (науке) любить детей и провозглашать любовь? Ни сердце, ни любовь, ни духовность не измеряют логарифмической линейкой, значит, они нематериальны, то есть не подвергаются научным испытаниям.
А что такое наука? Она открывает некие законы объективной действительности. Значит, в ней я и мои ученики превращаемся в некие алгебраические величины А и Б, как два велосипедиста из учебников математики, которые спешат навстречу друг другу. Я не согласен с такой наукой, и я открыл для себя другую педагогическую науку – сокровенную.
Что нам известно о сокровенности улыбки? Возьмите все учебники по педагогике, которые у вас будут под рукой и поищите в них слово «улыбка». Найдете его в них или нет? Берите педагогические и психологические словари и ищите в них то же самое слово. Не нашли? Я тоже искал «улыбку» в педагогических учебниках, словарях, энциклопедиях, но ее в них не обнаружил. Почему? Ведь улыбка не имеет никакой педагогической ценности, ее не назовешь ни методом, ни принципом, ни закономерностью обучения и воспитания. Зачем такое слово чопорному педагогическому мышлению, когда есть слова: строгость, требовательность, проверка, контроль, управление, оценка, тестирование, объяснение, закрепление и т.п.? Дело не до улыбок. Но вообразите себе, что исчезли из жизни людей все улыбки, вообразите, что исчезли в Природе все цветы. Во что превратится эта жизнь, какой станет Природа?
Мы стесняемся улыбок. Мы считаем их ненужными. Мы отучились улыбаться. Мы изгоняем из школы улыбки. Тогда нужно немедленно закрыть школы, чтобы они не распространяли вокруг себя омертвение.
Улыбка проявляет Жизнь, и какая будет школа, если она не признает улыбку, не насытит ею все свое пространство? Какая это будет педагогическая наука, для которой улыбка не есть сущностное понятие? Улыбка очеловечивает жизнь, несет в ней свет. Без учительской улыбки гаснет в жизни учеников свет радости подсознания, тают любовь и устремление. Учитель без улыбки – чужой человек среди учеников.
В этом случае нужно попросить их: не выбирайте, пожалуйста, педагогическую профессию, дети не любят учителей и воспитателей, которые не умеют и не хотят им улыбаться искренне. Педагог, лишенный улыбки, не может не навредить своим воспитанникам.
Вся Вселенная, вся Жизнь на Земле – одна животворящая улыбка и радость.
Учитель в понукательной педагогике – харизматический авторитет. Он властен, всевидящ и непогрешим. А вот академик Ш. Амонашвили не боится делать ошибки в школьных заданиях: «Учитель, вы тут неправильно написали!». Шалва Александрович поворачивается от доски, его лицо лучится радостью: «Спасибо, коллега, ты меня спас!». «Ребенок безграничен – ищите ключ к нему, и он удивит вас», — говорит Амонашвили.
У педагога-новатора Василия Давыдова второклассники решают алгебраические уравнения. Академика Леонида Занкова коллеги зашикали, когда он читал на научном совете сочинения из экспериментального класса – ученые мужи не поверили, что эти изумительные литературные эссе о природе, о друзьях написали мальчики и девочки в возрасте 10 лет. Об исключительных творческих способностях воспитанников Шаталова, Щетинина написаны десятки восторженных статей. А ведь новаторы работают с самыми обычными детьми.
«На уроках в моей школе, — говорит Амонашвили, — часто звучат цитаты из Библии. Но я никогда не занимался, и не буду заниматься религиозным воспитанием – для этого есть церковные школы. А на наших уроках вы можете услышать цитаты не только из Библии, но и из других вечных книг. В будущем ребенок на основе этих знаний сможет выбрать, во что верить, а во что нет».
В школе у Амонашвили, когда ученик сидит за партой и выполняет задание, подходящий к нему преподаватель садится на корточки, чтобы не смотреть на ребенка сверху вниз, чтобы видеть друг друга глаза в глаза. Необычно, не правда ли? Между тем подобные школы есть во всем мире. Хотя их, к сожалению, буквально единицы. К сожалению потому, что из них выходят … нет, необязательно гении, но обязательно думающие, обязательно добрые и достойные люди и, естественно, знающие все то, чем должен владеть выпускник любой школы.
