«БОГ ПРОЯВЛЯЕТСЯ В ЛУЧШИХ МЫСЛЯХ, В ПРАВДЕ РЕЧИ, В ИСКРЕННОСТИ ПОСТУПКА, И ДУХОМ СВОИМ ДАЕТ БЛАГОДЕНСТВИЕ И ВЕЧНОСТЬ МИРУ»
(Зендавеста – священная книга древних иранцев)
«Бога и душу я знаю не путем определения, но совершенно другим путем. Определение разрушает во мне это знание. Я несомненно знаю, что есть Бог и что моя душа есть. Но это знание несомненно для меня потому только, что я неизбежно приведен к нему. К несомненности знания Бога я приведен вопросом: откуда я? К знанию души я приведен вопросом: что я такое?
Откуда я?
Я родился от своей матери, а та от бабушки, от прабабушки, а самая последняя от кого? И я неизбежно прихожу к Богу.
Кто такой я?
Ноги — не я, руки — не я, голова — не я, чувства — не я, даже мысли — не я. Что же я?
Я — я, — моя душа.
С какой бы стороны я ни пришел к Богу, будет то же самое: начало моей мысли, моего разума — Бог; начало моей любви — Он же; начало вещественности — Он же.
То же и с понятием души. Обращусь ли я к своему стремлению к истине, я знаю, что стремление к истине есть невещественная основа меня — моя душа; обращусь ли я на чувство своей любви к добру, я тоже причину этой любви нахожу в своей душе» (Л.Н. Толстой).
«Когда я говорю тебе о Боге, то ты не думай, что я говорю тебе о каком-нибудь предмете, сделанном из золота или серебра. Тот Бог, о котором я тебе говорю, — ты его чувствуешь в своей душе. Ты носишь его в самом себе, и своими нечистыми помыслами и отвратительными поступками оскверняешь его образ в твоей душе. Перед идолом золотым, которого ты почитаешь за Бога, ты остерегаешься делать что-либо непристойное, а перед лицом того Бога, который в тебе самом и который всё видит и слышит, ты даже не краснеешь, когда предаешься своим гнусным мыслям и поступкам.
Если б только мы постоянно помнили, что Бог в нас — свидетель всего того, что мы делаем и думаем, то мы перестали бы грешить, и Бог неотлучно пребывал бы в нас. Давайте же вспоминать Бога, думать и беседовать о нем как можно чаще» (Эпиктет, Древний Рим).
«Всё, что я знаю, я знаю потому, что есть Бог, и я знаю Его.
Только на этом можно основаться твердо и в отношениях к людям, и к себе, и к внеземной и вневременной жизни. Я не только не нахожу этого мистичным, но нахожу, что противоположный взгляд есть мистицизм, а что это одна самая понятная и всем доступная реальность. На вопрос: что такое Бог? я отвечаю так: Бог — это бесконечное, всё, чего я сознаю себя частью.
Бог для меня — это то, к чему я стремлюсь, то, в стремлении к чему состоит моя жизнь, и которое поэтому и есть для меня; но есть непременно такое, чего я понять, назвать не могу. Если бы я Его понял, я бы дошел до Него, и стремиться бы некуда было и жизни бы не было.
Не могу понять и назвать Его, а вместе с тем знаю Его, знаю направление к Нему и даже из всех моих знаний это самое достоверное. Мне всегда страшно, когда я без Него; а только тогда не страшно, когда я с Ним» (Л.Н. Толстой).
«К Богу никогда не надо ходить нарочно: «Дай я пойду к богу, стану жить по-Божьи. Жил по-дьявольски, дай поживу по-Божьи, попробую, авось не беда»… Это беда, и большая. К Богу, вроде того, как жениться, надо идти только тогда, когда и рад бы не пойти и рад бы не жениться, да не могу… И потому всякому не то, что скажу: иди в соблазны нарочно; а тому, кто так поставит вопрос: «А что, не прогадаю ли, если пойду не к черту, а к Богу?» закричу во всё горло: «Иди, иди к черту, непременно к черту!» Во сто раз лучше обжечься хорошенько на черте, чем стоять на распутье или лицемерно идти к Богу» (Л.Н. Толстой).
Вот за такие или подобные рассуждения Лев Николаевич и был отлучен церковью от Бога (а возможно ли это в принципе). Он призывал идти к Богу не толпой, потому что так идут все, а тогда, когда внутренне осознаешь, что это необходимость, чтобы наладить свою жизнь, чтобы осознать на личном опыте, что добро сильнее зла, и тогда жить в добре и ради добра.
