В каждом из живых существ на Земле заложена неистребимая любовь к жизни: в растениях, в животных, в нас – людях. Это фундаментальное качество, несомненно, вложено Матерью-Природой на интуитивном уровне. Это свойство заставило нас развить качества этакой осторожности, зачастую граничащей со страхом. И это нормально для нормального человека, ведь доподлинно известно, что бесшабашные гибнут в первую очередь. Как правило, осторожность, наряду с рассудительностью, не позволяет нам сломя голову лезть в какие-либо авантюрные мероприятия, совершать опасные поступки, ибо жизнь требует жизни. Хотя иногда встречаются и такие индивидуумы, которым уж очень хочется пощекотать свои нервы — испробовать свои неспособные способности. Я множество встречал таких, которые неподготовленными пытались летать на дельтапланах или парапланах (естественно, они падали, ломались), другие по-глупому обмораживались в горах, «схватив» на вершине незапланированную ночевку. Сколько их таких погибло «ни за понюшку табаку» — только по одной причине – азарт, безрассудство и алкоголь превалировали над жаждой жизни. Я уже не говорю о спорте, когда элементы завтрашнего дня пытаются делать сегодня. Природа человека очень нехотя отдает новые двигательные возможности.
Мне рассказывали о том, как воспитывают бесстрашие у боевиков: высыпают определенное количество боевых патронов в костер, и затем, рассевшись вокруг него, считают количество взрывов и пролетевших мимо пуль (если повезет!).
Еще в советские времена меня потрясла одна заметка в газете, где описывались такие события. В неком селении был приобретен японский мотоцикл «Хонда», на котором его первый владелец разбился через неделю. Естественно, родственники продали его, но следующего хозяина постигла та же судьба. И таких было (представьте себе нашу русскую бесшабашность) 23 жертвы. Причем последний наездник купил этого «монстра» всего лишь за бутылку водки, но, увы, и он был обречен.
«Безумству храбрых поем мы песню …». Помните, эту строчку из горьковского «Буревестника»? К сожалению, эта песнь была не что иное, как отпевание очередного покойника.
Вид спорта, которому я посвятил жизнь (акробатические прыжки), тоже довольно сложное двигательное средство воспитания молодежи. Так я в этой связи специально написал книгу «Обучение движениям в условиях повышенного риска», то есть если есть разработанные технологии обучения, то риска и травм не должно быть как таковых.
Мы привыкли ассоциировать подвиг с какими-либо экстремальными обстоятельствами, связанными в первую очередь с боевыми действиями, когда от поступка человека зависят жизни других людей. Нам иногда кажется, что военные обстоятельства – это чуть ли не полигон для геройских поступков. На самом деле это борьба за способность остаться живым.
Вот как об этом говорил Сент-Экзюпери, который не понаслышке знал, что такое война, что такое подвиг. За его плечами была Испания 1936 – 1938 гг. и Великая Отечественная война, где он и погиб в небе над Францией: «Война – не настоящий подвиг, война – это суррогат подвига. В основе подвига – богатство связей, которые он создает, задачи, которые он ставит, свершения, к которым побуждает. Простая игра в орла или решку не превратится в подвиг, даже если ставка в ней будет на жизнь или смерть. Война – это не подвиг. Война – болезнь. Вроде тифа».
У Ивана Бунина есть рассказ «Лапти», воспевающий благородство души простого русского мужика.
«Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак, и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, — от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь?
Стукнуло в прихожей, — Нефёд принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, притворил дверь, заглянул: «Ну, что барыня, как? Не полегчало?» — «Куда там, Нефёдушка! Верно и не выживет! Все какие-то красные лапти просит …» – «Лапти? Что за лапти такие?» – «А Господь его знает. Бредит, весь огнем горит …». Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки – все в снегу, все обмерзло … И вдруг твердо: «Значит надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать». – «Как добывать?» — «Надо в Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело». – «Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти!» — Еще подумал: «Нет пойду. Ничего дойду. Доехать — не доедешь, а пешком, может, ничего».
На кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море.
Пообедали, стало смеркаться, смеркалось – Нефёда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если Бог донес. Надо ждать завтра, не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшней. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти. – «Мамочка, дай! Мамочка, дорогая, ну что тебе стоит!» — И мать кидалась на колени и била себя в грудь: «Господи, помоги! Господи, защити!». А когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый, зловещий стук в окно.
Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, — белого мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях, Нефёда. Мужики ехали из города, и сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег, и совсем было отчаялись, как вдруг увидели торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело – оказывается, знакомый человек.
Тем только и спаслись – поняли, что значит эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах жилье …
За пазухой Нефёда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином.
Р.S. Большая Жизнь – это наш наставник и одновременно строгий экзаменатор. И время от времени преподносит нам задачки, решения которых стоят наших жизней.
